Организм : — Женщина, простите меня ради бога, вы тут заснуть пытаетесь до полуночи, чтоб быть молодой и красивой, но я не могу не спросить и мне срочно.
Я:
— Писить больше не пойду, ну сколько можно.
Организм:
— Нет, я за другое. А вот булок больше не будет, да? Это ваше окончательное решение или может просто что-то случилось и нет больше булошных на свете и лампы не горят и врут календари. Булоньки такие помните мы ели раньше? Мягонькие, теплые как щечки младенца.
Я с ненавистью:
— Никаких булок больше не будет!
Организм:
— У нас денежки кончились, да? Может мы их быстро заработаем?
Уж на одну-то две булочки мы сможем. Я щаз мозги разбужу, мы накидаем идей для быстрого заработка.
Мозг:
— А я и не сплю. Про чо думать надо?
Организм:
— Про булки.
Мозг:
— Гамно-вапрос. Приступаю к трансляции.

Зоя Арефьева

Вчера в обед позвонил мелкий из дома (я частенько без обеда работаю) и страшным голосом сообщил, что «Мы, совершенно случайно, котом клянусь!, разбили твой объектив». Кстати, вместе с клятвопринесенным котом. Объектив стоял на подоконнике и, как я думал, никому не мешал. Но когда в доме дите и кот, то в нем (доме) не остается безопасного места. Что и было доказано.

Ну думаю, вернусь домой, ухи всем пооткручиваю. А коту, заодно и яйца. А то иш ты, активный какой в мое отсутствие! Тем более, что стоит сейчас этот объектив 80 т.р. Canon 70-200. В общем какая то не бюджетная игра у них получилась. Хотя рядом стоял Canon 16-35, тот вообще сейчас за сотню стоит. Так, что, если можно так сказать, они грохнули удачно.

На мой вопрос, что разбилось, грустный голос поведал, что «все разбилось». И по всей комнате осколки, осколки и осколки.

Мысленно похоронив объектив и прочитав над ним торжественную речь, вечером вваливаюсь домой, весь такой суровый и окутанный аурой справедливого наказания виновных.

Переоделся, умылся. Послушал, как «кот туда прыг… а я такой к нему… а он такой скок… а я ему помочь… а он туда…. а я… а он… и объектив упал. Вот»

Ну что, говорю. Теперь придется все твои игрушки продавать. Планшет, ноутбук, колонки там, что еще есть, и покупать мне новый объектив.

Мелкий только кивнул и ушел в свою комнату. Через некоторое время смотрю, тащит колонки на стол. Зачем? – спрашиваю. Будем тебе на объектив собирать, говорит. И такой весь грустный-грустный.

… У него колено травмировано, уже третий месяц дома сидит, на домашнем обучении. В четырех стенах. Мы в будни на работе, он один с котом. Ну и учителя еще приходит. А пацану девять лет, самое время прыгать да носиться во дворе, а он дома сидит. Подумал я про это и аж сердце защемило. Да крутись, оно думаю, все конем! И осколки по квартире, и объектив этот вшивый. За учебу отругаю, если что. За не мужские поступки тоже. За вранье. А за это… Гори они огнем эти железки со стекляшками!

Слова ему не сказал плохого за объектив, ни ругал, ни наказывал. Рассказал только, что за цену разбитого объектива можно всю его комнату конструктором Лего выложить. Впечатлился.

… А потом вспомнил, как я отцу, в шестнадцать лет разбил машину. Август 1989 г. Он разрешил мне по деревне проехать, а я на трассу выехал. И при съезде с нее на проселок, не рассчитал и промазав мимо мостика, влетел в канаву. Морда вся покорёжена, причем у машины от удара, у меня от страха. Пришел домой и, зная батю, ждал нехилых люлей по организму. Он посмотрел на меня, молча оделся и ушел к машине, которая все еще торчала в канаве. Потом приехавшим гаишникам пояснил, что сам был за рулем и не справился с управлением. А мне ни слова ни пол слова упрека. Только сказал – живой? И ладно…

Ни одна сломанная, тем более не специально, вещь, не стоит ругани между любящими людьми. И что бы мне не говорили доморощенные педагоги-теоретики, сейчас я поступил правильно. Как и мой батя. И я очень хочу надеяться, что похож на него. И не только этим поступком. И мой сын будет похож на меня в том хорошем, что есть во мне.

Автор - Сергей Кобах.

Коля Початкин был совершенно средним человеком. Среднее образование, средний рост, средний ум. Отличался лишь его достаток, который был ниже среднего. Во всём этом Початкин был сам виноват. Так ему и сказала бывшая жена, выгоняя из дома, когда Коля застукал ее с любовником.

— Я же тебя считал своей королевой! — кричал Коля, силясь понять причину такого поступка.

— Ты, главное, вантузы свои забери, король г…на и пара!

Початкин забрал. Вантузы, ключи, сантехнический трос, паяльник для полипропилена — это были инструменты, с помощью которых он зарабатывал на жизнь.

Собирался Коля под надзором жены, следящей за тем, чтобы он ничего лишнего не прихватил. В рюкзак также поместились мыльно-рыльные принадлежности, туалетная вода, подаренная женой и ни разу не использованная, документы и кошелек, в котором, правда, не было ни рубля. Перед уходом Початкин всё же изловчился и стащил костюм, который любовник жены педантично сложил на стуле, и бросился бежать со всех ног. Лишь оказавшись в квартире друга, Коля понял, что забыл свою спецодежду. А на следующий день бывшая жена уже сменила замки…

Всё, что было у Коли, — это его работа сантехника, правда, и она не сулила ничего особенного. Клиент последнее время был редкий и жадный, а у Коли не имелось даже рабочей куртки, чтобы пойти на заявку. Дабы отдать дань неуважения любовнику своей жены, Коля решил отправиться на ближайший заказ в его костюме, который был Початкину чуть великоват, но зато выглядел очень стильно.

Коля никогда не носил таких модных пиджаков на две пуговицы, слегка зауженных брюк и стильных рубашек.

— А стоило бы ― так хоть на человека похож, — оценил друг его новый прикид.

— А раньше на кого был похож? — удивился Коля, поправляя воротник.

— На вечного клиента вокзального зала ожиданий, — втиснулась в разговор жена друга.

— Оль, у человека и так жизнь не сахар, а ты еще масла в огонь подливаешь.

— Виновата. Прости, Коль, и не переживай: наш дом — твой дом. Мы тоже тут ― как вокзал ― всех подряд принимаем.

— Оля!

— Молчу-молчу.

Добравшись до адреса клиента, Коля оставил свои отпечатки на домофоне.

— Сантехник, — представился он, и дверь с гудением открылась.

Встречал Колю полуголый толстенький мужичок с заляпанным майонезом лицом.

— Валя, ты кого, блин, вызвала? У нас унитаз засорился, а тут какой-то настройщик роялей пришел или «Роллс-Ройсов» ― я в богатом не разбираюсь, — крикнул мужчина внутрь квартиры, завидев Початкина в дорогом костюме.

— Я — сантехник, — повторил Коля. Он чувствовал себя глупо. Хотелось уйти.

— Извините, но у нас унитаз не из золота, а мы не трюфелями эт самое… — причмокнул мужчина, разглядывая мастера.

— У нас стандартный тариф по засорам ― тысяча сто, плюс за первый вызов контора дарит вам скидку пятнадцать процентов, — выдавил из себя Коля.

— Да? Ну раз так, заходите тогда, — расплылся в улыбке мужчина. — Его фаянсовое величество прямо по коридору!

Сгорая от стыда, Початкин зашел в туалетную комнату. Изучив проблему, он начал доставать из рюкзака инструменты.

— Может, чаю или кофею? — раздалось сзади через пару минут.

Максимум, что обычно предлагали Коле, — это набить морду, если ценник за работу казался клиенту несправедливым, а тут ― кофе.

«Неужели одежда так действует на людей?» — задумался Початкин и, решив подыграть, произнес:

— Будьте любезны. Чаю.

Затем он повесил пиджак на крючок для полотенец и, закатав рукава рубашки, ринулся в бой.

Разобравшись с засором и выпив чаю с пряниками, Коля хотел уйти, но его попросили дополнительно поменять в бачке все прокладки, хотя в этом не было нужды.

— Как скажете, — пожал плечами Коля, не желая спорить.

Пока он ковырялся, к заказчикам пришли гости.

— Мы с Валей просто привыкли к сервису. Это не какие-то там пьяницы из нашего ЖЭКа ― тут человек в костюме и белых перчатках работает, — доносились до Початкина пафосные возгласы и восторженные вздохи из комнаты.

«Шапито какое-то», — думал про себя мастер. В какой-то момент почувствовав затылком, что за ним подглядывают, Коля, сам не понимая зачем, тщательно протер фаянсового «клиента» тряпкой, словно сдавал не унитаз, а автомобиль. Затем вымыл руки, надел пиджак и объявил:

— Санитарно-техническое приспособление готово к использованию. С вас тысяча пятьсот, минус скидка…

— Благодарю, — растянулся хозяин в барской улыбке и гордо, чтобы все видели, протянул Початкину купюру в две тысячи со словами: — Сдачи не нужно.

Убрав деньги в нагрудный карман, Початкин изобразил нелепый поклон шведского посла из знаменитой комедии Гайдая и рванул прочь.

Сегодня заказов больше не предвиделось, но зато у Коли появилась навязчивая идея. Он решил, что пора начать вкладывать в себя, как советуют все успешные люди из интернета.

Минуя свою излюбленную парикмахерскую «От болонки до барона», где один мастер стриг и людей, и собак, Початкин впервые направился в барбершоп, где потратил весь дневной доход.

На следующий день Початкину позвонил мужчина, у которого даже голос звучал очень дорого. Коля не любил таких клиентов. Они всегда вели себя высокомерно и заставляли стыдиться. Им это удавалось даже без слов, одним лишь взглядом или жестом. Но отсутствие денег не оставляло Коле шансов.

В прихожей, стоимость которой была больше, чем вся бывшая квартира Початкина, Колю встретил мужчина в дорогом свитшоте и сразу пригласил на кухню, где предложил кофе, виски, лимонад ― на выбор. Где-то с полчаса они вели отвлеченную беседу о книгах, о детях, о кино. За это время на кухню зашли поздороваться супруга хозяина, старшая дочь, домработница и даже собака прогавкала что-то весьма почтительное.

— Илья, ты, может, уже позвонишь сантехнику? Сколько еще новый смеситель будет в коробке лежать? — прозвучал вдруг голос супруги.

— А я уже здесь, — встал из-за стола Коля.

— Так вы не по поводу модернизации холодной системы обзвонов? — удивился заказчик, отставляя кружку.

— Нет, я насчет холодной и горячей. Разрешите, я за инструментом схожу.

— Конечно-конечно…

Колю проводили в прихожую, где он оставил сумку.

Пока сантехник готовился, хозяева шушукались. Ему быстро организовали рабочее пространство: подготовили свет, подложили белый коврик и даже включили расслабляющую музыку.

Коля работал, а ощущение было такое, словно он пришел на спектакль, где исполнял главную роль. Он чувствовал на себе теплые уважительные взгляды, а когда закончил, хозяин добавил к стоимости ремонта оплату химчистки, потому что Початкин немного забрызгал водой рубашку. Это было невероятно. Впервые в жизни Коля чувствовал себя не просто чернорабочим. Он был кем-то намного серьезнее.

На следующий день у Початкина было два заказа, куда он пришел надушенным туалетной водой. Рюкзак Коля заменил кожаным саквояжем, который приобрел на скупке. Вещь была потрепанной, но лишь внутри, снаружи она всё еще выглядела достойно.

— Вы бы хоть предупредили, я же ненакрашенная и не одета как полагается, — поправляла то и дело прическу хозяйка.

— Не беспокойтесь, — лаконично ответил Коля. — Где у вас счетчики?

С тех пор как он начал носить пиджак и брюки, Початкин перестал ругаться матом. Это произошло само собой. Даже если что-то не получалось или был защемлен палец, сантехник выдавал какие-то трюизмы вроде: «Так бывает» или «Логично: если удариться, то будет больно».

Некоторые с непривычки побаивались странного сантехника. Человек, чье лицо только что обожгло кипятком, просто обязан был взывать к такой-то матери, но Коля не взывал, либо делал это очень интеллигентно.

— Давайте я вам подую, — ласково взяла Початкина за щеки хозяйка в слегка распахнутом халатике и дула до тех пор, пока Коля от смущения весь не стал красным, как место ожога. — А вы точно сантехник, а не актер? — спросила женщина.

— Актер? — удивился Коля.

— Ну да, из запретного кино, — неоднозначно улыбнулась женщина. — Я никогда не видела таких эпатажных сантехников.

— К сожалению, нет. Но я однажды снимался в новостях, когда в одной квартире прорвало стояк по вине моего коллеги. Там такой бардак на четырех этажах был. Сюжет, честно говоря, не очень интересный, — признался Початкин.

Удивительно, но с этого объекта он ушел не только с оплатой, но и с номером телефона хозяйки.

На втором объекте Колю встретил нетрезвый тип в потертой тельняшке.

«У тебя есть полчаса, пока воду перекрыли, потом буду стрелять», — так собирался встретить мужчина сантехника. Но когда дверь квартиры открылась, а на пороге появился надушенный, сверкающий, как новенький автомобиль, Початкин и сказал: «Здравствуйте, разрешите войти», хозяин сменил гнев на милость.

— Я вообще-то эконом вызывал, у меня на комфорт и бизнес-класс денег нет, — обратился мужчина к Коле, словно речь шла не о сантехнике, а о такси.

— Весь эконом занят, сегодня вас обслуживаю я, — коротко пояснил Коля.

— Проходите, я сейчас это… ну, уборку влажную сделаю, что ли.

Пока Коля менял трубы, хозяин убежал в магазин. Тут в дверь позвонили. Коля без задней мысли открыл. На пороге стояли двое в форме.

— Закидонов Виктор Сергеевич? — сурово спросил один из них.

— Нет, я сантехник, — честно сказал Коля.

— А я — Виктория Сикрет, — без улыбки ответил полицейский и, схватив Початкина за руку, потащил из квартиры.

— Стойте, куда?! — кричал Початкин.

— Сам знаешь куда. Дебош в магазине, три года неуплаты алиментов, пьяное вождение.

— Это не я! Говорю же, я сантехник!

Попути им попался хозяин квартиры, за которым, видимо, и пришли стражи порядка.

— Вот это — сантехник, — показал полицейский на небритого мужчину с пакетом продуктов в руке, одетого всё в ту же тельняшку.

— Да вы чего?! Это он хозяин квартиры, а не я! — вопил Коля, но клиент сделал вид, что не понимает, о чем речь и лишь крикнул:

— Раз такое дело, я вам счет за трубы пришлю на почту!

— Гадина! — донесся уже с улицы голос Початкина.

Через три часа Колю всё же отпустили и даже извинились.

Казалось, что наряд может влиять на дела по-разному, но этот случай не отвратил Початкина от его нового подхода. Со временем в арсенале Коли появились три пары туфель, четыре пиджака, семь рубашек и даже парочка галстуков. Коля не завышал цены, но и клиент пошел более серьезный. Мастеру открылся мир элитных квартир и коттеджей, он постоянно повышал собственный уровень квалификации: изучал дорогую сантехнику, ходил на курсы нейролингвистической психологии. Украденный костюм он вернул, а с женой не помирился, хоть та и намекала, завидев колоссальные перемены в бывшем муже.

А потом Коля решил взять помощника. Оплату обещал достойную: выше средней по городу. На первое собеседование пришел какой-то тип в вытянутом свитере, рваных джинсах, утопающих в огромных сапогах, грязной куртке, замызганной цветастой бейсболке и с крепким запахом изо рта.

— Ну, шеф, в какую задницу полезем? — спросил работяга. — Я, если что, десять лет уже работаю, меня учить ничему не надо, — говорил он, вытирая рукавом нос.

Мужчины разглядывали друг друга с минуту.

— В таком работать не возьму, — выдал наконец вердикт сантехник.

— А что не так? — удивился соискатель, которого тоже смущал внешний вид мастера.

— В таком наряде либо на Берлинскую неделю моды, либо в огород пугать ворон, но никак не к людям в дом.

— Мы же сантехники?

— Сантехники, — подтвердил Початкин.

— Тогда зачем хорошее марать? Работа ведь грязная…

— Грязь притягивает грязь. Завтра жду вас в нормальном приличном виде. Желательно, чтобы верх и низ сочетались, а ботинки были чистыми, либо покупайте бахилы, а еще причешитесь, я с лохматыми оборванцами не работаю. И обращаться по имени отчеству. Я Николай Александрович.

— Может, еще духами побрызгаться?

— Не помешает, — без намека на смех отозвался Початкин.

— Клоун, — сплюнул мужчина, но затем заметил, как в руках у Початкина блеснули ключи с очень интересным брелоком.

Мужчина проследил за сантехником, а когда убедился, что тот действительно сел в новенький «Рендж Ровер», перезвонил и взял свои слова обратно. На следующий день он явился причесанный и в костюме, в котором выпускался из училища много лет назад.

— Другой разговор, — похвалил Початкин. — Еще бы ботинки почище. И побриться не мешало бы. В нашем деле главное — имидж. По одежке, как говорится, встречают.

— Ясно, понял, будем стараться. А где сегодня работаем?

— Сегодня разбираем и чистим септик.

Александр Райн

Дорогие читатели, приглашаю вас в свой канал. Там вы найдете еще больше рассказов, заметок, новостей о книгах https://t.me/RaynAlexandr

Про кассету рассказал Витёк.

Хорошо помню тот день — мы собрались вчетвером за школой после уроков — я, Генчик-Вафля, Витёк и Саня Борзой. Яркое весеннее солнце пекло не по-детски, впереди маячили выпускные экзамены, а за ними туманная, но такая привлекательная свобода. Я сунул шапку в карман, и единственная сигарета, купленная с утра в ларьке у Ашота, сломалась почти у самого фильтра. Я матюгнулся, попытался выровнять сигарету обратно, но она развалилась окончательно.

— Забей, — сказал Генчик и протянул пачку.

Витёк похлопал по карманам, достал зажигалку и чиркнул колёсиком.

Закурили, перекидываясь обычными фразами.

— На треню идёшь?

— Не могу, надо мелкую из сада забрать. Мать только утром со смены вернётся.

— О, — оживился Генчик, — так может к тебе?

— Отвали, — огрызнулся Витёк. — Мать ещё с прошлого раза не отошла. Узнает — точно убьёт.

Помолчали, с удовольствием припоминая прошлый раз.

В тишине громко хрустнул костяшками Саня. Долговязый, в шапке «Спорт» с налаченным изнутри (чтобы стоял) гребнем, он молча сидел на корточках у стены и разглядывал разбитые пальцы.

— Ну чё там, Санёк? — осторожно спросил его Генка.

Мы все знали, что скрывается под обтекаемым «там»: мамка у Борзого была очень плоха. Болела она давно, но на прошлой неделе её даже врачи лечить отказались, отправив домой помирать. Теперь она лежала в маленькой двушке пятиэтажного дома, где, кроме неё и Борзого, ютились его младший брательник и бабка.

— Ничо, — буркнул Санёк и поднялся рывком. — На треню идёт кто?

— Погнали.

Я докурил, и мы разошлись.

Вот тогда мы про неё и узнали.

Санёк уже подходил к забору, где пара прутьев была выгнута ещё с прошлого года, когда позади раздалось шлёпанье. Витёк догонял нас, сигая по свежеразмороженной апрельской грязи.

— Пацаны, подождите.

Протиснулся следом за нами и зашагал рядом, продолжая вполголоса:

– Я там это… Просто при Вафле не хотел базарить. Есть тема одна…

— Ну? — остановился Санёк.

— Да пошли! — Нервно оглядываясь, Витёк потянул его за рукав.

Почапали дальше.

— Короче. Про кассету с Кашпировским слыхали?

— Чего?! — От неожиданности Санёк остановился опять. — Чё ты втираешь?

На этот раз Витёк не стал поторапливать нас. Сунул руки в карманы бомбера и нехотя пожал плечами.

— Ну типа… мамке твоей помочь хочу…

— Да пошёл ты!

Санёк развернулся и рванул вниз по улице. Потом резко остановился, будто напоролся на стену. Чуть постоял и, втянув голову в плечи, вернулся обратно.

— Говори! — буркнул, глядя в сторону от Витька.

— Короче, — заморосил тот, — об этом же все болтают, но без подробностей. Типа есть кассета такая, что людей лечит, и всё. А что за кассета и где её взять, хер его знает. Типа бабкины сказки. Но на самом деле не сказки, а тема проверенная, мне брательник рассказывал. А он брехать не будет, вы, пацаны, в курсе.

Он смерил нас взглядом. Его старший брат, Тоха-Лихач, был уважаемым человеком, с северными работал.

— В курсе, — подтвердил я.

— Ну вот. Кассета, короче, и правда есть. Помните, по телеку эту туфту прогоняли? Мои мать с бабкой ваще тогда трёхнулись — как показ начинается, всё, их не трожь! Одна сидит бормочет чего-то и руками размахивает, вторая столбом замрёт и, кажись, не моргает даже, пока эта херня не закончится. Как зомбаки, ё-моё, то ли ржать, то ли бояться, хер его знает.

— Ну! — поторопил его Саня.

— Баранки гну! Я к тому, чтобы поняли, про чё я: мужик это серьёзный, типа экстрасенс или учёный, но помогает реально. У бабки спина перестала болеть, у матери тоже там чего-то наладилось. Короче! Это всё ерунда. По телеку забесплатно кто будет нормальную тему прогонять, да? Чисто для рекламы, чтоб на его концерты ходили. Но мне Тоха сказал, что экстрасенс этот, пока в Америку не уехал, отдельные сеансы для блатных проводил. И на них всю свою силу в одного человека вкладывал. Сечёте, да? То на толпу распыляется. А то всё в одного. Лечил их на раз-два! От чего угодно: хошь, от рака, хошь от срака. Железно!

— Так то блатные, — Саня хмуро поглядел на Витька. — А я чё, блатной?

— Да ты дослушай сначала! Я же говорю: есть кассета. У одного мужика из Солнцевских дочь заболела. Ну и пока Кашпировский из неё болезнь выгонял, охранник тайком записал весь сеанс на видео. Чтоб потом продавать, поняли, да? Девка сходу выздоровела, а охранник вечером видео пересмотрел, чтоб типа понять, получилось чё или как… Ну и утром его только нашли, короче. Помер он. То ли убили, то ли сам… Мутная тема. А Солнцевский, как узнал об этом, за дочь перетрухал, стал Кашпировскому предъявы кидать, типа чё за дела? А тот ему пояснил, что он дохера сил на эти сеансы кладёт и типа здоровому их смотреть вообще нельзя. Тем более дважды. Такие дела.

— Так и чё?

— Чё?

— Хер через плечо! Где эту кассету достать?

— Так я не знаю. Надо с Тохой перетереть, он сто пудов в курсах.

Санёк длинно сплюнул Витьку под ноги.

— Так чего ты мне мозги правишь, брехло? На треню из-за тебя опоздали. Пошли, Бор.

Я сочувственно пожал плечами, а Витёк крикнул вслед:

— Так чё, с Тохой базарить?

Саня ничего не ответил.

* * *

Три дня прошли, как обычно, а вечером в пятницу мне в дверь позвонили. За порогом переминался Витёк. На площадке сгорела лампочка, пыльные окна не пропускали тусклый фонарный свет, и я впустил его в коридор.

— Я по-бырому. — Он сунул руку за пазуху и, покопавшись там, вытащил кассету. Обычную, для видака, в красном подкассетнике «ТDK» с обтрёпанными краями. — Вот, смотри, чё надыбал. Ну, помнишь, рассказывал, Кашпировский там, лечение, все дела.

— Помнить-то помню. Только мне она нахера? Сане отдай.

Витёк поморщился.

— Да ты ж его знаешь. Начнёт барагозить, подумает, что я прикалываюсь. Драться ещё полезет… А тебя он послушает, вы ж с ним с детского сада корефанитесь.

Я молча смотрел на кассету, и брать её почему-то совсем не хотелось. Это было странное чувство — то ли страх, то ли отвращение. Будто вместо кассеты Витёк протягивал мне коробку, полную гигантских мокриц.

— Да возьми, Борян, чё тебе, трудно? Передашь, пусть тёте Гале покажет. Ну а вдруг и правда поможет?

Это сработало. Тётю Галю я с детства знал. Мы постоянно торчали у Санька, и она относилась ко мне, словно родная мать.

— Ладно, давай. — Я взял кассету, но держать её было противно…

мокрицы царапали коробку, пытаясь прорваться наружу

…и я положил её на полку для обуви, незаметно вытирая ладонь о штанину.

— Всё, я погнал тогда, — обрадовался Витёк. — И это… скажи Сане, пусть только сам не смотрит и малому своему не показывает. Бабке — хер знает, бабке, может, и можно. Она старая, небось болезни найдутся. Но лучше тоже не надо. Пусть только тётя Галя одна.

— Слышь, погоди. — Я схватил Витька за рукав. — А где ты взял-то её?

— Где взял, там больше нет, — хмыкнул он. — Всё, бывай.

Два часа я честно пытался делать уроки, но никак не мог сосредоточиться на алгебре, буквально физически ощущая присутствие чего-то (или кого-то?) чужого в комнате. Под черепной коробкой шуршало, царапало, дёргало где-то под глазом. Мне хотелось выбросить чёртову кассету в окно, и в то же время я едва себя сдерживал, чтобы не включить её немедленно и не посмотреть, что на ней. Включил бы, пожалуй, если бы видеомагнитофон был в моей комнате. К счастью, он стоял в гостиной, где родители смотрели «Время».

Боль нарастала, и в конце концов я не выдержал: оделся и выскользнул из квартиры.

Саня жил в соседнем подъезде, пропитанном сигаретным дымом и вязкой густой темнотой. Я крался по лестнице на четвёртый этаж, совершенно не думая, как буду выглядеть, заявившись в такой час с кассетой в руке. Всё, чего я хотел, — это поскорее избавиться от дряни, завёрнутой в старую тряпичную сумку.

Открыли мне сразу, будто ждали, когда я приду. За дверью обнаружился Лёнька — младший Санин брательник.

— Заходи. — Совершенно не удивившись мне, он махнул рукой и скрылся на кухне.

В квартире стоял тяжёлый давящий запах. Я давно не был здесь, и теперь пожалел, что пришёл. Надо было на улице встретиться.

— Бор? — Из комнаты выглянул Саня. — Чего ты?..

— Дело есть. — Я потоптался, не зная, с чего начать. Потом просто протянул другу свёрток. — Тут это… Ну помнишь, Витёк рассказывал…

— Са-а-аш! — раздалось из комнаты, и я с трудом узнал тёти-Галин голос. Он был словно другой — более низкий и какой-то… утробный, что ли. — Саша, блядь, сюда подойди ко мне!!!

Санёк дёрнул подбородком и покраснел.

— Что это? — кивнул на мой свёрток.

— САША!!!! ГДЕ ТЕБЯ НОСИТ, ПРОКЛЯТЫЙ УБЛЮДОК?!

Я вздрогнул и выронил сумку. Это была не тётя Галя. Точно не она. Не та добрейшей души женщина, которую я всегда знал. Защипало в носу, я машинально шмыгнул.

— Это, короче, кассета, про которую Витёк говорил. Вот принёс, просил передать. Включи матери, Сань, только сам не смотри. И мелкому не показывай, лучше поставь, когда никого дома не будет. Всё, давай, братан, я погнал.

Выплюнув скороговоркой заготовленный текст, я выскочил за дверь и бросился вниз по лестнице, пока Санёк не начал задавать вопросы или ещё того хуже — не заставил забрать кассету обратно.

Той ночью мне плохо спалось. Сквозь сон чудилось непрерывное шуршание. Я то и дело тревожно вскакивал и включал свет, ожидая увидеть сотни разбегающихся мокриц. Не найдя ни одной, облегчённо засыпал, чтобы через полчаса снова вскочить, почувствовав, как что-то ползёт по ноге прямо под одеялом.

Под утро мне приснилась Санькина мать. Она сидела на старом продавленном диване в грязной ночнушке, седые сальные волосы прилипли к плечам. Вытянутая грудь просвечивала сквозь тонкую ткань, вокруг глаз расползлись синюшные пятна.

— ЧТО ТЫ ПРИТАЩИЛ КО МНЕ В ДОМ, ПРОКЛЯТЫЙ УБЛЮДОК?! — резко заорала она каркающим голосом, и от ужаса я проснулся.

Ещё не до конца разобрав, где сон, а где явь, вспомнил, что там, в комнате тёти Гали был кто-то ещё. Какой-то едва различимый силуэт стоял спиной ко мне у окна. И меня бросило в дрожь от мысли, что он мог обернуться.

* * *

Санёк не ходил в школу всю следующую неделю и, по негласному уговору, мы с Витьком не упоминали кассету. Генчик рисовался новым прикидом, который папаша-коммерс прибарахлил ему из-за бугра, мы с Витьком яростно завидовали, делая вид, что нам всё равно. Словом, неделя пролетела почти как обычно. «Почти», потому что в субботу утром, когда мои уже ушли на работу, в коридоре зазвонил телефон, и лихорадочный Санин шёпот в трубке велел мне немедленно дуть к нему.

Я не хотел идти. Я только-только начал снова спокойно спать по ночам, и мне совсем не улыбалось опять услышать тёти-Галины жуткие вопли. Но Саня бросил трубку ещё до того, как я придумал причину для отказа, так что я собрал волю в кулак и потащился в соседний подъезд.

Дверь в квартиру была открыта. С тяжёлым сердцем я просочился в коридор, приготовившись к одуряющей вони. Но внутри пахло чем-то печёным. На кухне гремела посуда, шумела вода и работало радио. Сквозь стеклянную дверь виднелись размытые силуэты. Вот один замер, и я вздрогнул, припомнив тень из моего сна. Но дверь приоткрылась, и оттуда выглянула кудлатая Санина голова.

— Мам, там Борька пришёл, мы посидим в моей комнате? — осторожно спросил он, обернувшись.

— Конечно, сыночек, идите, — прозвучал в ответ привычный добродушный тёти-Галин голос.

Я вытаращился, а Саня проскользнул в коридор и жестами приказал мне идти за ним.

Зайдя в комнату, захлопнул дверь и прислонился к ней спиной.

— Видел? — спросил шёпотом.

Я только слышал, но всё равно кивнул.

Он схватился за голову и закружил по своей тесной спальне. Слова, словно накопившись в нём, выплёскивались сами собой.

— Я поставил её. Бабка в поликлинику. Лёнька в школу. Я поставил, включил… Мать орала, как всегда, но тут замолчала. Я сразу вышел из комнаты, и не видел. Ничего не видел. Ничего. Ничего!

Он остановился и ещё несколько раз повторил «ничего», так, что я окончательно уверился, что что-то он всё-таки видел.

— Не видел, но слышал…

Саня посмотрел на меня, и я заметил, как он осунулся за эти несколько дней. Щёки запали, губы потрескались. Глаза лихорадочно блестели, словно он заболел.

— Там мужик говорил… говорил… я ушёл в кухню, заперся, но всё равно слышал… Как будто он говорил прямо в моей голове, понимаешь, Бор?

— Что он говорил? — Я не хотел знать, но слова вырвались сами.

Саня покачал головой.

— Не помню. Что-то про подсознание и… Нет, не помню. Как будто он говорил на другом языке. У него голос такой… Я до сих пор его слышу, Борян. Он у меня в голове… постоянно. Постоянно!

Саня заскулил и ударил себя по уху.

— Тихо, ты чё? — испугался я.

— Не могу больше, — сказал Саня глухо. — Я так больше не выдержу. Я слышу этот голос, но не могу ни слова разобрать! Всё время думаю о том, что если посмотрю кассету, то всё пойму.

— А ты пробовал, — осторожно поинтересовался я, — спросить мать, что там?

— Она ничего не помнит! — с досадой воскликнул Саня. — Да она… Как будто вообще не она, — закончил он шёпотом.

Мне казалось, что не она была здесь в прошлую субботу, а сегодня тут самая настоящая тётя Галя.

— Почему?

— Не знаю, — он угрюмо засопел. — Она как робот, как подделка, как кукла. Я чувствую. Но если я посмотрю кассету, я пойму, как всё исправить…

— Эй, эй! — Я толкнул его, и взгляд Санька прояснился. — Тебе нельзя её смотреть, забыл?

— Помню. — Он устало рухнул на кровать. — Поэтому тебя и позвал. Забери её и верни Витьку.

— Да вы заколебали! — разозлился я. — Я вам что, курьер? Тебе надо — иди и верни.

— Не могу! — затравленно посмотрел он. — Я из дома не могу выйти. Везде вижу его.

— Кого?

— Мужика.

Помолчав, Саня признался:

— Я краем глаза зацепил, когда кассету матери ставил. Его как будто со спины снимали, но я почувствовал, Бор… он знает, что я его видел. И теперь не отпустит меня.

Вот тут я испугался по-настоящему.

— Сань, да ты чокнулся? Это просто запись, видео. Этот мужик сейчас в Америке…

— Не-е-е-т, — задумчиво протянул он. — Никакой это не Кашпировский, Борян. Я без понятия, кто там, на этой кассете, и где её Витёк раздобыл, но это не Кашпировский. Мне вообще, знаешь, кажется… Что это не человек.

Последнее слово он произнёс шёпотом и быстро посмотрел наверх, на книжную полку. Я проследил за его взглядом и увидел знакомую потрёпанную коробку «ТDK».

— Ладно, — решился я. — Заберу.

— Правда? — Саня опустил взгляд на меня, и я увидел, как в нём борются надежда и… жадность? Будто он хотел отдать кассету и в то же время ни за что не желал с ней расставаться.

Я схватил с пола чью-то грязную майку, то ли Санька, то ли Лёньки и, завернув кассету в неё, быстро вышел из комнаты.

— Боря, куда ты? — из кухни выглянула тётя Галя, и я споткнулся. Выглядела она почти так же, как раньше, только гораздо худее. — Останься, я пирог испекла.

— Спасибо, тёть Галь, мне домой, — пробормотал я, обуваясь. Уже выходя из квартиры, вернулся и подобрал кассету, которую чуть не забыл рядом с обувью на полу.

Дома я засунул кассету на антресоли, твёрдо решив вернуть её Витьку в понедельник. Я почти не чувствовал острых коготков внутри своей головы… Почти не слышал в ушах незнакомого шёпота. Следующей ночью вдруг вскочил с тревожно стучащим сердцем — показалось, что кто-то стоит за окном. Осторожно поднялся, крадучись подошёл, выглянул. В тусклом фонарном свете я разглядел сгорбленный силуэт. Он стоял спиной ко мне, время от времени дёргаясь и взмахивая руками, словно по нему пропускали ток. На его голове была залаченная изнутри шапка с надписью «Спорт».

Вдруг накрыл дикий страх. Показалось, что он сейчас обернётся и… Что тогда будет, я не хотел даже думать и, поскорее задёрнув шторы, вернулся в кровать.

Наутро в школе нам объявили, что Санёк спрыгнул с балкона старой десятиэтажки.

* * *

Комната была полна народу. По углам толпились какие-то бабки, незнакомые мужики. Одноклассница Аня Агеева тихо всхлипывала в коридоре. Старый продавленный диван, на котором недавно снилась мне тётя Галя, был сложен и сдвинут к окну. Солнце сверкало за начищенным до блеска окном. Гроб, оббитый синей тканью, стоял в центре комнаты. Рядом на табуретке сидела Санина бабка и, как неваляшка, молча качалась из стороны в сторону.

Одуряюще пахло свежим деревом, горящими свечками и ещё чем-то… ни с чем не сравнимым… Сладко-приторным, терпким.

Так пахла Санина смерть.

Я молча потянул Витька за рукав и шагнул в коридор.

Из кухни тотчас же, будто ждала за дверью, выглянула тётя Галя.

— Боря, куда же вы? — механически улыбаясь, спросила она. — Пироги скоро будут.

Я отшатнулся и пулей выскочил за дверь, не в силах больше видеть скорбные лица, слышать плач, чувствовать запах... Но больше всего пугала Санина мать, как ни в чём не бывало пекущая пироги. Витёк с Генчиком догнали меня, когда я пытался открыть дверь собственного подъезда.

— Борян! Борян, стой!

Руки дрожали. Зубы выбивали чечётку.

Я потянул, наконец, дверь на себя, и она резко открылась. Изнутри повеяло стылым сигаретным духом.

– Да постой ты!

Но я уже мчался к себе, на второй этаж. Родители тоже были на похоронах. Я распахнул дверь, вскарабкался на антресоль и швырнул в вошедшего Витька кассетой.

— Забери! — крикнул. — Это всё из-за неё! Из-за тебя! Санёк умер из-за этой дряни!

Меня трясло. Хотелось врезать Витьку так, чтобы зубы разлетелись по лестнице. Он испуганно отмахнулся, и кассета упала на пол.

— Эй, остынь! — Мою руку перехватил Генка.

Он наклонился, поднял кассету, повертел её и положил на полку.

— Нет-нет-нет-нет! — заорал я. — Мне не нужна эта дрянь! Он её притащил, он пусть и несёт обратно!

— Нихера подобного! — завопил мне в ответ Витёк. — Ты согласился взять, теперь это твоё! Я отказываюсь, я не возьму!

Поднял руки и замотал головой.

— Это что за херня?! — возмутился я. — Ты принёс, забирай!

— Не-а! Отдать можно только тому, кто берёт добровольно! Я не беру, не беру!

И, как дебил, ещё через плечо поплевал.

От этой картины у меня дар речи пропал, и я молча переглянулся с ничего не понимающим Генкой.

— Так, давай по порядку, — сказал тот. — Что за херня происходит?

И тогда Витёк рассказал. Как его брата заставили «добровольно» забрать кассету себе, как он начал сходить с ума, думая только о том, что там на ней записано. Как Витёк стал слышать голоса и шорох, и чьи-то шаги по ночам…

— И ты после этого принёс её ко мне в дом! — зло выплюнул я. — Не зря тебя, сучару, Санёк терпеть не мог!

— Но мать же его выздоровела! — парировал Витёк. — И я говорил, что ему нельзя смотреть? Говорил! Всё было честно!

— Честно?! Ах, ты падла! — Я попытался достать до него через здорового Генчика, но тот перехватил меня и легонько оттолкнул к кухне.

— Вы чё, братва, совсем с дуба рухнули? — спокойно поинтересовался он. — Вот этой сраной кассеты боитесь?

Взял кассету, вытащил из коробки, оглядел со всех сторон. И заржал.

— Да вы реально два дебила. Вы себя ваще видели?

— Так забирай её! — сердито блеснул глазами Витёк.

— Да и заберу. Аж интересно, что там такого записано. О, а давай прям сейчас и посмотрим?

Он шагнул к гостиной, но я преградил ему путь. Покачал головой.

Он снова заржал.

— Валите нахер отсюда, — прошипел я. — Пошли вон!

Схватил из угла хоккейную клюшку, махнул ею.

Они, толкаясь, выскочили из квартиры, и я запер дверь.

* * *

На кладбище я не поехал. А на следующий день слёг с гриппом. Меня лихорадило, выворачивало наизнанку. Ночами я видел стоящий спиной ко мне силуэт у окна. Иногда он был в старой шапке с надписью «Спорт», из-под которой стекала красная кашица. А иногда — тёмным, размытым, вызывающим дикий ужас. Я орал, плакал, бесился. Родители уже собирались отправить меня в отделение, когда мне наконец полегчало.

Я не ходил в школу три недели, чтобы, вернувшись, узнать, что отец Генчика, коммерс со связями, попал на бабки, съехал с катушек и застрелил всю семью и себя. А Витёк накануне экзаменов бросил школу и теперь вместе со своим братом в бригаде. Я ничего о нём больше не слышал и не знал, повлияла ли как-то кассета на то, что случилось у Генки в семье. Времена тогда были тяжёлые, людей убивали, будто собак, — не жалея, не думая. Я ничего не хотел о том знать.

Иногда, спустя годы, я просыпался, пугая жену придушенным криком, тыча пальцем в окно. Глядя, как растворяется силуэт, возвращаясь туда, в мою юность. В квартиру со старым продавленным диваном и гробом в центре пустой солнечной комнаты.

Я пронёс этот силуэт сквозь всю свою жизнь, слыша иногда его шёпот, чувствуя, как скребут коготки внутри моей головы. И когда у меня обнаружили неоперабельную саркому, я был единственным пациентом на свете, кто принял диагноз с радостью. Потому что теперь я, наконец, узнаю, что было на той кассете. Я не сомневаюсь, что отыщу её, стоит мне лишь захотеть, — в конце концов мы с ней связаны, а на поиски у меня есть ещё целых три месяца.

Три месяца до момента, когда Он повернётся лицом.

————————————————————————————

Рассказ написан для конкурса прозы фестиваля ЗЛОfest
Больше историй в Холистическом логове Снарка

Всё. Всё. Случилось то, чего я так боялась. Меня настигла старость, практичность, и голос трезвого рассудка, что мне вообще не свойственно. Я вышла сегодня на улицу и поняла, что там пипец как холодно, не побоюсь этого слова.
Я вообще-то шла в магазин за хлебушком, но через три метра я поняла, что на кой мне сдался хлебушек, если я ещё через три метра околею, и найдут меня только по весне, зелёную и некрасивую? И я пошла в магазин одежды. Где и купила себе рейтузы. Рейтузы с начёсом. размера XXL, потому что моего размера не было, а рейтуз с начёсом очень хотелось. Я напялила их прямо в примерочной магазина, натянув их до подмышек. Я не вру. Я и грудь ("Грудь? Вы мне льстите, Олечка") в эти рейтузы упаковала.
Господи, дай здоровья тому, кто придумал эти прекрасные, эти роскошные, эти спасительные тёплые рейтузы размера Кинг Сайз! В них я теперь буду жить, спать, ходить за хлебушком, купаться в ванной, соблазнять мужчин, и отмечать 8 марта. К чёрту все эти платья, юбки, и несерьёзные джинсики, которые при всём желании я до подмышек не натяну. Теперь у меня есть превосходные тёплые рейтузики, которые сохранят мне жизнь.
Мне кажется, сегодня я стала женщиной!))

Автор: Лидия Раевская. Источник.

Я не видела бабу Маню очень долго, её дети решили, что жить в одиночестве она больше не может и увезли старушку в город. Толстый Наполеон, любимец и гуляка отправился с ней покорять городские просторы, курицы, кролик Степан, герани на подоконнике и дом остались под присмотром соседей.

Баба Маня ехать не хотела, сопротивлялась, но сдавшись на железные доводы дочери, надо, ты не можешь жить одна, возраст итд, сдалась и отчалила, еженедельно сообщая мне свои новости.

-Я, Маринушка, на двенадцатом этаже сейчас живу, к Богу поближе, - грустно рассказывала она, вздыхая.

-Наполеону худо здесь, иссхудал весь, как Кащей иссох. Мои-то к врачу его стаскали, не кот он больше, а так, полкотика.

-Ну это же хорошо, -стараюсь я её успокоить, -сейчас спокойным станет, будет возле тебя лежать, глядишь и вес снова наберёт.

-Да че уж там, укатали Сивку крутые горки, придётся нам с ним свой век доживать здеся.

Каждую неделю разговор наш повторялся, Наполеон всё также плохо ел, спал, какал. Я утешала, как могла, поддерживала, понимая, что страдает вовсе не котик, а сама баба Маня.

А на днях качу себе на машине после работы, глянь, а на заборе возле её дома он, собственной персоной, Наполеон. Сидит, на солнце щурится, шёрстка лощённая, морда отъевшаяся, глазюки свои зелёные на меня таращит.

Я аж чуть из машины не выпала, своим глазам не поверила, ножкой топ по тормозам, развернулась и к дому. Да нет, не поблазнилось, так и есть, баб Манин кот. А у той, в доме, уж шторы распахнуты и дымок над трубой стелется. Вернулась.

Захожу в дом. Навстречу, сияя беззубой улыбкой хозяйка:

-Вернулись ить мы, Маринушка, ну его, этот город, Наполеону там худо совсем!

А у самой уже бумажные стаканчики накручены и землей наполнены, помидоры сажать собралась.

Еду домой, улыбаюсь, как хорошо, ребята, баба Маня вернулась! Жизнь продолжается!

— Девяносто семь баллов, — беззвучно повторяла Лида свою оценку за выпускной экзамен. Лучший результат на курсе, безупречная посещаемость, самый высокий процент выполнения задач на учебной практике. И такая подстава…

Лида стояла посреди захламленной комнаты, которую освещала всего одна лампочка, свисающая с полотка на изогнутом проводе, а на продавленном диване кверху пузом, извергая в воздух свое кислое проспиртованное дыхание, храпел Матрасов — ее первый клиент.

— Де-вя-но-сто семь баллов — и я должна возиться с этим?.. — с отвращением повторила техник судьбы.

Пиликнул судьбофон. На сером экране гаджета всплыла разнарядка: «Расшатать механизм дверного замка, чтобы он пришел в негодность после шести использований. Испортить еду в холодильнике. Помочь найти деньги. Затупить ножи…» Всего было около десяти задач.

Лида достала из зимней куртки Матрасова купюру и бросила ее под телевизионную тумбу так, чтобы было видно краешек банкноты, а затем чуть передвинула банку с краской, о которую должен был споткнуться клиент, упасть и найти деньги.

Вся квартира Матрасова была замаскирована под только что купленную жилплощадь. Жестянки и валики, разбросанные там и тут, коробки с неразобранными вещами, пакеты, набитые упаковками от пиццы и другой еды из кафе, свернутый линолеум в углу. Матрасов существовал так уже семь лет, но всем своим гостям, а вернее, гостьям, говорил, что только что купил эту «халупу» и вот-вот намеревается сделать здесь великолепный ремонт.

В действительности же квартира досталась ему от покойной бабки. Матрасов приводил сюда доверчивых девиц, которых выбирал на сайте знакомств, поил их дешевым и опасным пойлом, перелитым в бутылки из-под элитного алкоголя, рассказывал, какой он целеустремленный и перспективный стартапер, а затем склонял ко «всякому», тайно снимая на камеру. После чего забирал деньги из кошелька девиц, угрожая, что выложит в интернет видео, если те подадут заявление в полицию.

Матрасову всё сходило с рук, и Лида это знала, но ничего не могла поделать. Техники судеб не имеют права вмешиваться в замыслы Вселенной, они обязаны беспрекословно следовать инструкциям и следить за тем, чтобы всё работало как часы.

Эх, если бы Лида только знала, что отличникам дают таких вот «кадров», она бы с радостью завалила все экзамены. Но случилось так, как случилось.

Подкрутив дверной замок, который через двадцать часов не сможет открыть очередная жертва, техник отправилась на кухню и вытащила из холодильника кастрюлю. Под стеклянной крышкой на мутных волнах покачивались полуразвалившиеся пельмени. Лида поставила кастрюлю с творческим супом к батарее.

«Вот бы открыть газ и уйти, — промелькнуло в голове, когда Лида зацепилась взглядом за старую духовку. ― Нет, так нельзя. Господи, откуда эти мысли? Во-первых, это перебор, а во-вторых, за такое не просто уволят, за такое ― под трибунал».

Матрасов должен был разомкнуть свои поросячьи глазки через семь часов. Сегодня он приведет домой очередную наивную глупышку. На найденные под тумбочкой деньги мужчина купит ядовитого алкоголя, а испорченные пельмени заставят его пойти в магазин как раз в тот момент, когда к нему придет с проверкой участковый: кто-то из соседей начал что-то подозревать. Еще Лида должна была проделать новые дырки в ремне и поработать над подачей воды на кухне.

Закончив с делами, техник покинула ненавистное ей место и отправилась восвояси с тяжелым сердцем.

«Почему такое должно происходить? Я же могу всё исправить, только дайте мне возможность. Подкручу так, что этот гад сломает себе позвоночник или, на худой конец, ногу. Почему я не просто должна смотреть, а еще и помогать ему?!» — рассматривая шершавый асфальт, Лида вела диалог сама с собой, размышляя о выборе профессии и своем месте в этом мире. Она ощущала себя грязной, стыдилась поднимать глаза на людей, потому что чувствовала себя перед ними виноватой, даже несмотря на то, что знала: ее вины здесь нет. Она-то думала, что ее работа — что-то вроде помощи ангела-хранителя. Как же она ошибалась…

Ноги привели техника прямиком в круглосуточную аптеку, где она купила снотворное, без которого теперь не могла уснуть. Пилюли отключили Лиду всего на пять часов. Из чуткого и тревожного сна ее вывело оповещение на телефоне.

«С вами хотят подружиться» — прочитала девушка сквозь мутную пленку на глазах и автоматически ткнула пальцем в уведомление.

Открылось приложение сайта знакомств, на котором Лида зарегистрировалась полтора года назад, но так ни разу никому и не ответила из-за учебы и бесконечной практики. Совсем скоро ее профиль улетел в черную дыру неактивных пользователей, и никто ей не писал.

Через минуту пришло сообщение: «Привет, ты очень милая».

Дойдя до ванной и плеснув на лицо ледяной воды, Лида немного отрезвела от крепкого сна и открыла профиль мужчины в приложении.

Это был какой-то высокий гладко выбритый брюнет с модной стрижкой, в стильной рубашке небесного цвета, с дорогими часами на левой руке и очень харизматичным взглядом. Лишь потратив некоторое время и хорошенько приглядевшись, Лида смогла сквозь наложенные на фото фильтры разглядеть знакомую физиономию, от которой ее начало подташнивать.

Из всех женщин на сайте Матрасов написал именно ей, и было понятно почему. Он всегда выбирал самых невзрачных и закомплексованных, тех, чьи профили были внизу списка. Такие проще соглашаются на встречу.

«Так это что же получается, я и есть сегодняшняя жертва?» До Лиды наконец начало доходить, что происходит. Она была не просто готова к этой встрече, она буквально сама эту встречу и организовала. Теперь она не техник, она — обычный человек. И у нее развязаны руки! Да уж, к такому во время учебы ее не готовили.

Лида, не раздумывая, согласилась на предложение встретиться. Матрасов был вне себя от свалившегося счастья. Обычно у него уходило от нескольких дней до недели на уговоры, а тут…

Не тратя времени на марафет, девушка наспех мазнула помадой губы и, разогрев пищевод крепким кофе, пустилась навстречу своей судьбе.

Встретились в парке у фонтана. Надо отдать должное Матрасову, он умел пустить пыль в глаза. Пивное пузико элегантно окантовывал кожаный ремень, запах пота перебивал литр пролитого на тело дезодоранта, выглаженная рубашка и начищенные до блеска туфли окончательно усыпляли бдительность. Разговаривал Матрасов, как заправский джентльмен, и это только распаляло Лиду. Она-то знала, какие гадости вылетают обычно из этого протухшего рта. Девушка смеялась над плоскими шутками своего подопечного, но не забывала строить из себя недотрогу.

— Прекрасная погода, хочется гулять и гулять, вы согласны? — так Матрасов ловко закрывал тему с кафе, на которое у него не было денег.

Вскоре молодые люди вышли из парка и пустились гулять по городу. Мужчина топил беседу в бесконечном монологе, приковывая к себе внимание. Переплетения улиц вели Лиду к знакомой квартире; она знала наверняка, как будут развиваться события дальше.

И вот они уже дома у Матрасова. Лида делала вид, что верит тому дошираку, который мужчина старательно развешивает на ее уши, словно мишуру на новогоднюю ель.

На коробке из-под микроволновки, заменяющей стол, Лида увидела знакомые бутылки из-под дорогого вина и восемнадцатилетнего виски. Техник прекрасно знала, что внутри одной плескалась какая-то бормотуха, внутри другой ― более-менее сносное и безопасное для жизни пойло.

— Ты даже не представляешь, какие я готовлю пельмени! Самолепные! Пальчики оближешь, — ворковал Матрасов, но через минуту вернулся с кухни огорченный.

— Мне нужно отойти, посидишь тут минут пятнадцать? Только никому не открывай, ладно? — улыбнулся он Лиде.

— Конечно, милый, жду.

Матрасов вылил испорченные пельменный суп в унитаз и ускакал в супермаркет за новыми «самолепными».

Лида, не теряя ни минуты, включилась в дело. Перво-наперво она спустилась вниз и забрала с улицы бездомного кота. У Матрасова была сильная аллергия на шерсть. Зазвонил домофон ― пришел участковый. Лида открыла дверь и попросила стража порядка зайти через час. Закрыв дверь, девушка вернулась к импровизированному столу. Она перелила пойло, что приготовил для нее извращенец, в его бутылку, смешав пятьдесят на пятьдесят, а себе налила обычной воды, подкрасив гранатовым соком из маленькой бутылочки, которую предусмотрительно взяла с собой. Затем она освободила стены, сдвинув весь хлам в центр комнаты.

Раздался звук открываемого замка, шестой, контрольный. Не успел хозяин квартиры ступить на порог, Лида бросилась ему на шею и томно прошептала на ухо:

— Знаешь, пока тебя ждала, уже придумала, чем займемся.

— Да? И чем же? — удивился Матрасов такой прыти.

— Кое-чем грязным, — взглянув ему в глаза, Лида страстно закусила губу.

— Мне нравится, — настороженно улыбнулся Матрасов. — Может, сначала выпьем и пообедаем? — спросил он, заходя в комнату, но, увидев перемены, удивленно спросил: — А что, собственно, происходит?

— Я решила помочь с ремонтом, чтобы ты один не мучился. Здорово, правда? — прыгая на месте и хлопая в ладоши, радовалась гостья.

— Ну да… Здорово… А знаешь, давай сперва всё же по бокальчику за знакомство!

— А давай! — поддержала идею Лида и сама разлила напитки. — Ну, за судьбу! Что бы она там ни задумала, пусть мы сами будем себе хозяевами! — продекламировала гостья и залпом осушила свой стакан, который Матрасов пафосно обзывал бокалом.

«Готово, теперь ты моя», — мысленно облизнулся мужчина и не глядя проглотил напиток. Токсичная жидкость, изготовленная и разлитая больными гномами в сырых подвалах закрытых винзаводов, не иначе, тут же обожгла ему горло.

— Ты в порядке? — участливо спросила Лида, заметив, как побагровел ее ухажер.

— В полном, — прохрипел тот.

— Тогда за дело? Сперва обои отдерем. Где у тебя шпатель?

Шпатель у Матросова был. Сегодня он собирался совершить свое первое настоящее преступление. Он хотел попробовать что-то новенькое в своих играх, планировал воспользоваться ремнем, скотчем и шпателем. Как раз сейчас и нужно было воплощать план в действие.

Мужчина направился к инструментальному ящику. Но ноги работали как-то некорректно ― алкоголь ударил по опорно-двигательной системе. Матрасов устоял. Он был крупным дядей, но нужно было немного прийти в себя, прежде чем соблазнять жертву.

— Вот, — протянул он инструмент.

— Ну что, начинаем? — спросила девушка.

— А может, в другой раз? — вялыми губами произнес Матрасов.

— Знаешь, я подумываю у тебя остаться. Буду угождать всем твоим прихотям, только надо привести квартиру порядок, — ворковала девушка. — Ты ведь слышал выражение: «Прежде, чем жениться, сделайте вместе ремонт»? Вот давай и попробуем.

Матрасов кивнул и потянулся к полу, где валялись кисти и валики. Внезапно из-под дивана вылетело что-то черное и вцепилось ему в руку.

— А-а-а! — завизжал мужчина, как поросенок перед убоем. — Откуда взялось это животное?

«Я тоже задаюсь этим вопросом», — вздохнула Лида, глядя на своего соблазнителя.

Кот был не из игривых, но Матрасова помнил, так как тот не упускал случая дать усатому пинка при встрече. Настал час вендетты. Тело мужчины быстро начало покрываться сыпью, глаза распухать, а нос сильно течь. Кое-как изловив зверя, он направился к входной двери, но та не открывалась ― механизм замка заклинило.

Тогда Матрасов поспешил к окну, но споткнулся о банку с краской. Кот полетел в одну сторону, Матрасов в другую.

— Осторожнее… — лениво крикнула Лида.

Матрасов побежал на кухню и схватился за нож, но тот был гладкий, как рука младенца, и закругленный на конце. Мужчина взял второй, третий. Лида, как настоящая отличница, старательно выполнила свою работу.

Кот исчез где-то в захламленных недрах.

— Мне нужно попить, — тяжело дыша, Матрасов потянулся к умывальнику и повернул ручку смесителя; тот кашлянул, но ничего не выдал.

Прошлой ночью в задачу техника входила поломка шарового крана. Лида всё гадала, зачем это было нужно. Теперь всё вставало на свои места.

Налив из бутылки, девушка протянула «бокал» хозяину дома.

— Давай за любовь? — предложила Лида.

Матрасов был готов хоть за вечную мерзлоту, лишь бы саднящее от аллергии горло немного отпустило.

Сто граммов яда окончательно вывели мужчину из мнимой трезвости. Решив действовать более кардинально, он пошел ва-банк. С тупым ножом в руке и не менее тупым выражением лица Матрасов полез к Лиде, невнятно угрожая. Он сделал шаг, и ремень на его штанах лопнул. Всё потому, что мужчина по привычке затянул его на последнюю дырку, а прошлой ночью Лида добавила новое отверстие. Бюджетный кожзам не выдержал нагрузки, и штаны сползли вниз. Понимая, что наступил самый опасный момент, Лида выставила перед собой шпатель и приготовилась им фехтовать. В конце концов, ее оружие было куда смертоноснее того, что держал в руках Матрасов.

В подъезде послышались шаги. Лида достала из сумочки свою универсальную отвертку и быстро вернула замку рабочее состояние, а затем закричала: «На помощь! Убивают-насилуют!» и дернула за ручку. Через секунду в квартиру ворвался участковый.

Перед ним предстал полуголый, красный, вооруженный и совершенно невменяемый Матрасов.

***

На следующую свою смену Лида вышла в приподнятом настроении. Сегодня у нее было не так много заданий: запустить Матрасову в камеру пауков, оголить одну пружину на кровати, проветрить помещение. А еще Лиде дали нового клиента, вернее, целую семью из пяти человек и одного очень вредного попугая. Такие проекты доверяют только тертым калачам и отличникам. Вдобавок ее пригласил на свидание участковый, который забрал к себе кота из квартиры Матрасова.

Судьба — странная штука, и даже если ты на нее работаешь, никогда не знаешь, каким будет новый день и куда приведет любое твое решение, пусть и обдуманное сотню-другую раз.

Александр Райн
У меня тут творческий вечер в Питере через месяц, подробности в телеге, заходите в гости, буду рад (https://t.me/RaynAlexandr)

Отец приходил по субботам. Угрюмый, взъерошенный, с тёмными кругами под глазами. Он натягивал дежурную улыбку и говорил:

– Привет, малой. Ну, собирайся.

Тогда, в девяносто пятом, в моих мальчишеских глазах все взрослые были хмурые. Грустные, поломанные какие-то, словно брошенные игрушки, ставшие ненужными избалованному ребёнку.

Помню нашу соседку с первого этажа – тётю Машу. Её сына застрелили в бандитских разборках, и она с ума сошла после похорон. Каждый день сидела у подъезда, смотрела на дорогу, а как мимо проходил какой-нибудь парень, вскакивала, обнимала его, плакала, цеплялась за плечи.

– Лёша, Лёшенька, – шептала она сквозь слезы, а сама пыталась расцеловать прохожего, которого принимала за своего сына. – Живой! Знала, что живой!

Парень, ничего не понимая, отмахивался и ускорял шаг.

Один раз мать при мне оттаскивала тётю Машу от очередного «Лёши».

– Николаевна, не он это! Не он! – кричала мама ей прямо в ухо, словно надеялась, что соседка вдруг прозреет, а у самой слёзы растекались чёрными тонкими дорожками по щекам. – Успокойся! Успокойся, кому говорю!

Через неделю после того случая тётю Машу всё-таки в больницу забрали. Домой она больше не вернулась. Квартиру бабушка какая-то заняла. Хорошая такая бабуля, улыбчивая. Конфетами меня постоянно угощала.

Дядю Витю ещё помню с третьего этажа, его жена уехала в другой город в командировку и больше не вернулась. Дядя Витя всегда в тельняшке ходил и частушками разговаривал матерными. Весёлый мужик был. Правда, пил много и пьяный всегда лез в драку. В одной из них его и зарезали.

Мать с отцом тоже из-за бутылки развелась. Но батя тихо пил. Ночью. Пока никто не видел и не слышал его бурчание за жизнь. Мама говорила, что он с пустотой разговаривал на кухне, а жить с сумасшедшим она не хотела.

После развода я виделся с отцом только по субботам. Он приходил ровно в девять утра, и начинался обычный ритуал.

Мама стояла в коридоре, с огромными бигудями на голове, в растянутом халате и старых тапках. Она скрещивала руки на груди и язвительно цедила:

– Ой, а откуда это у нас такого красивого дяденьку занесло?

– Лар, хорош… – только отвечал отец, вздыхал и прятал руки, красные и потрескавшиеся от холода, за спину.

Мать доставала из кармана халата пачку сигарет с зажигалкой, закуривала. Они молчали. И это была самая болезненная тишина. Потом мама закатывала глаза от недовольства и, шаркая затёртыми тапками, уходила на кухню.

Почему-то я был уверен, что отец боится мать как огня. Не понимал тогда, что он просто сильно её любил. Папа вообще только с ней так робел, а вот с мужиками с работы был твёрд – профессия следователя обязывала. В органах к отцу относились с уважением. Начальник и сослуживцы между собой называли его «Коломбо». Раскрываемость у него была очень высокая, но вот на героя того детективного сериала, на мой взгляд, он был совсем не похож. Единственное, что отца с ним связывало, так это род деятельности и три первых буквы имени.

Коля – так звали моего отца.

***

Каждую папину субботу мы много гуляли, а потом шли в общагу. После развода родители продали дачу, и он купил себе комнату, а нам с мамой осталась квартира.

Комната была маленькая. В ней помещался только потёртый диван болотного цвета, стол и кресло-кровать. На столе меня всегда ждала коробка с шахматами, именно с неё начинался наш вечер.

– Думай, Паша, думай… – отец глазами указывал на фигуру, которой нужно сделать ход, и хитро улыбался.

А я обижался:

– Ну па, не подсказывай!

Это были лучшие моменты в моей жизни.

Ближе к ночи отец уходил на кухню и долго там сидел. Возвращался утром, когда я уже вставал. Не раздеваясь, он грузно падал на диван и крепко засыпал хмельным сном.

***

Странный случай произошёл в мой девятый день рождения. Мы сходили с отцом в кино, потом в кафе, и я, как обычно, остался в общаге. Проснулся глубокой ночью. Метнувшись из-под тёплого одеяла в туалет, я быстро сделал свои дела, и только собрался пойти в спальню, как услышал хриплый женский голос, доносящийся с кухни. Это точно была не мама. Я аккуратно подкрался к двери – к счастью, та была приоткрыта, – и сквозь небольшую щель увидел красивые женские руки. Тонкие длинные пальцы нервно комкали клеёнчатую скатерть.

– Ира, ты знаешь, сколько вас у меня? А я один! Я никуда не могу пойти, у меня же сын спит. От вахтёра сейчас нашим позвоню… – услышал я голос отца, он явно был не в духе.

– Ваш сын не спит, Николай Петрович, – тихо произнесла женщина.

Отец встал со стула, сделал пару шагов и резко распахнул дверь. Я вздрогнул, попятился к стене.

– Ой, здрасьте…

Чтобы получше разглядеть незнакомку, я вытянул шею, но отец перекрыл практически весь обзор, выставив руки в боки. Он перевёл непонимающий взгляд с меня на гостью:

– Этого ещё не хватало! Ну-ка пошли.

Схватив за руку, отец поволок меня в кровать.

– Папа, а это кто?

– Никто, – начал он уже более спокойно. – Давай, ложись спать. Спать, сынок…

Я почувствовал, что руки отца тряслись, когда он укрывал меня одеялом, а глаза нервно моргали. Тогда я даже подумать не мог из-за чего.

***

В следующую субботу отец меня не забрал. Мне было обидно, и от досады я рассказал матери про ночную гостью. Как же она кричала тогда, до сих пор помню.

«Родного сына? На бабу променять?! Ну скотина!»

Мать стояла в коридоре, трясла руками перед лицом, будто рассказывала этот вопиющий случай какой-то своей невидимой подруге. Подходила к зеркалу, поправляла чёлку и продолжала жаловаться на отца уже своему отражению.

Этим же вечером она позвонила отцу и надменным тоном сообщила, что больше меня к нему на ночь не отпустит. Он почему-то не сопротивлялся, словно и сам этого не хотел.

Отцовские субботы остались, но мы просто гуляли, ходили в кино и кафе, а вечером он отводил меня домой. Когда мне исполнилось десять, наши встречи совсем сошли на нет. Он говорил мне про постоянную занятость, а я слышал лишь про свою ненужность…

В девяносто восьмом отца не стало – сердце. Умер прямо на работе. В наследство мне досталась его угрюмость, замкнутость и комната в общежитии. Сначала мать её сдавала, но жильцы долго не задерживались. Продать комнату тоже не получалось, так и стояла она пустая все эти годы.

***

В две тысячи десятом я стал следователем Первого отделения милиции нашего города. В отделе убийств меня сразу узнали по фамилии отца.

– Мужики, знакомьтесь, Павел Ларионов – сын Коломбо. Будет работать с нами. Это Костя Шмелёв, – начальник отдела указал на длинного, конопатого парня лет тридцати пяти. – А это Дмитрий Иванович Диденко, он с твоим отцом десять лет в одном кабинете проработал.

– Хм, похож на батьку-то, – тепло улыбнулся Дмитрий Иванович, пожал мне руку и крепко обнял за плечи по-отцовски.

Так я постепенно влился в небольшой коллектив отдела по расследованию особо тяжких преступлений. Работу я свою любил, поэтому практически жил там. Мать постоянно ворчала: мол, зачем я пошёл по стопам отца, – но я чувствовал, что мне это нужно.

Как-то раз, когда я проработал в милиции уже более двух лет, в кабинет зашёл майор Диденко.

– Паша, – начал он, – смотри, что нашёл.

Дмитрий Иванович протянул мне потрёпанную бумажную папку.

– В архив сегодня ходил, а там в вещдоках папка эта. Как туда попала – непонятно. Твой отец это дело вёл. Посмотри по базе.

Я раскрыл папку. Взгляд застыл на снимке внутри. С чёрно-белой фотографии, прикреплённой к левому краю, на меня смотрела та самая Ира с папиной кухни.

Дмитрий Иванович заметил мою удивлённую реакцию:

– Всё в порядке?

– Да… – я демонстративно отложил папку на край стола. – Просто обознался. Потом гляну, сейчас некогда. Филимонов подбросил двух «подснежников», – выдал я первое, что пришло на ум.

Диденко ещё какое-то время провёл в кабинете, сделал несколько звонков и вышел.

Удостоверившись, что остался один, я начал бегло изучать дело:

«Морозова Ирина Вячеславовна…

1965 г.р.… 18 ножевых… Убийство произошло в ночь с 22 на 23 ноября 1995 года… Тело найдено… в 3 ч. 55 мин…»

«Стоп! – в висках застучало. – С двадцать второго на двадцать третье ноября… девяносто пятого года?!»

Я до боли сдавил ладонями голову:

«Это точно?»

Я никогда не забуду ту ночь, когда впервые увидел эту женщину на кухне отца, потому что двадцать второго ноября – мой день рождения.

Ничего не понимаю…

Что делала Морозова Ирина Вячеславовна в общаге отца в день убийства?

***

Дома я открыл бутылку коньяка и с жадностью отхлебнул прямо из горла. Папка с делом, которое вёл отец, лежала на кухонном столе. Со снимка Ирина Морозова смотрела прямо на меня.

– Странно всё это, – прошептал я. – Бред какой-то…

Взяв бутылку, я вскочил с дивана и, на ходу накинув куртку, вышел в подъезд.

На улице поймал попутку и назвал адрес общежития, в котором жил отец. Мелькающий за окном снег и пролетающие мимо панельные коробки перенесли меня мыслями в тот далёкий девяносто пятый.

***

Комната была всё такой же, как в моих детских воспоминаниях, только обои совсем пожелтели. Кресло-кровать прохудилось, диван отца и вовсе развалился. Шахматы лежали на шкафу.

От воспоминаний мне стало нехорошо. Грубая рука памяти перехватила шею и, нащупав тот самый огромный комок обиды, который опять встал в горле, начала сдавливать. Я рухнул в кресло. Бутылка коньяка во внутреннем кармане куртки упёрлась горлышком в грудь. Сделал три глотка, взял шахматы, покрытые слоем жёлто-серой пыли. Расставил фигуры на доске.

– Мои белые, бать, как всегда…

***

Во сне ко мне пришёл отец. Его лицо превращалось сначала в моё, потом приобретало черты Ирины Морозовой, потом и вовсе пропадало. Сверху на меня падали шахматные фигуры, рабочие папки с бумагами, а голос отца повторял:

– Думай, Паша, думай…

Тень его приблизилась вплотную и начала грубо трясти меня за плечо. Сильнее. Ещё сильнее. Пока я не проснулся.

Кое-как разлепив тяжёлые веки, я начал вглядываться в полумрак и увидел перед собой пацана лет двенадцати.

– Ты мне поможешь? – спросил он.

Я едва не свалился со стула, похоже, вчера уснул прямо перед шахматной доской. Я разглядывал парня мутными с похмелья глазами: тёмно-синие круги на впалых щеках, белая мятая пижама с чёрными разводами. Мокрая.

– Ты кто, малой? – едва смог выговорить я. В горле пересохло. Ужасно хотелось пить. – Ты как сюда попал?

Я, конечно, понимал, что мог забыть закрыть дверь, но в голове не укладывалась мысль, что какой-то непонятный паренёк ночью, в грязной пижаме появился из ниоткуда.

– Понимаете, – начал мяться малец, словно стесняясь, – меня убили вчера… – странный гость сказал это так легко, что я сначала не сразу понял, о чём он.

Но когда парень повернулся к окну, я увидел мокрое пятно тёмно-алого цвета на его спине. Вместо темени на голове у пацанёнка зияла огромная кровавая дыра.

– Что за херня!

Вскочив со стула, я помчался к входной двери, но, запутавшись в собственных ногах, с грохотом растянулся на полу.

– Паша! – женский голос ворвался в мои уши очередным детским воспоминанием.

Лёжа на холодном полу, я повернул голову и увидел её – Ирину Морозову. Она стояла в дверях комнаты отца и устало смотрела на меня.

– Пойдём, – тихо произнесла она и исчезла в дверном проёме.

Я встал и пошёл за ней. Зачем? Не знаю. Просто хотел понять: что, мать вашу, происходит?

Ирина сидела за столом на кухне, как тогда, в моём детстве, сложив свои красивые, белоснежные руки на коленях. Когда мой взгляд скользнул вверх, то застыл на её голубой кашемировой кофте, с огромным бурым пятном на груди и рваными дырами на ткани.

– Восемнадцать ножевых, — произнесла она, будто читая мои мысли. – Садись, сейчас всё расскажу.

Парень с пробитой головой сидел на подоконнике и спокойно играл в телефон, не обращая на нас внимания. Я осторожно опустился на табуретку напротив Ирины и судорожно начал отбивать по столу нервный ритм пальцами, стараясь не смотреть на неё.

– Твой отец… – начала Ирина. – Это всё он.

***

Я бездумно уставился на керамическую плитку над раковиной, но ощущал взгляд призраков, что решили побеседовать со мной этой ночью.

– Паш, предназначение есть у каждого, – начала Ирина. – Нужно просто это осознать и принять. Жить – это значит принимать решения, выбирать свою дорогу. Хотим мы этого или нет. Твоему отцу было сложно: он знал, что рискует отношениями с любимой женой и сыном, но…

Она замялась, а потом продолжила:

– Они начали приходить, когда ему было двадцать пять. Просили помощи. Тут любой рехнётся. Я его прекрасно понимаю, и тебя сейчас тоже. Но он выдержал. Помогал всем беспокойным душам, что искали справедливости, просили помочь в наказании их убийц.

– Я могу показать.

Парень слез с подоконника и подошёл ко мне.

– Что? – я посмотрел на него так, будто увидел впервые. Хмельной дурман ещё не спал с меня. Я пока не осознавал, что происходит. Но старался понять, чего от меня хотят.

– Говорю, могу показать, где я лежу.

В этот момент рвотный позыв заставил меня вскочить с табуретки. Я подлетел к раковине и опустошил желудок.

Умываясь из-под крана и глотая ледяную воду, я постепенно начинал понимать происходящее. Вот почему отец так испугался, когда я увидел эту женщину тогда, в девяносто пятом. Он понял, что я тоже их вижу. Вот почему отец перестал встречаться со мной: он надеялся, что так отведёт призраков от меня. Но у судьбы свои планы.

Я повернулся к Ирине.

– Твой отец не нашёл убийцу. – она с грустью посмотрела на меня. – Николай Семёнович долго работал над моим делом и уже напал на след. Если бы не сердце…

– А я знаю, кто это сделал со мной, – вдруг опять оживился призрак мальчишки. – Мой отчим. Ты поможешь мне?

Он улыбнулся, на секунду став похожим на обычного мальчишку. Живого.

– Постараюсь, – прошептал я и сел обратно за стол рядом с Ириной. – Как тебя зовут? – обратился я к мальчику.

– Миша Селиванов. Я живу… то есть жил на Московской. Дом пятнадцать. Меня ищут второй день. Отчим тоже ищет, то есть делает вид. А сам меня за гаражом закопал.

Я взял огрызок простого карандаша с полки и записал адрес и фамилию паренька на обрывке старой газеты, лежавшей на подоконнике.

– Понятно. Сегодня с группой поедем к тебе домой. Не переживай, твой отчим будет наказан.

– Спасибо, – щербатая улыбка растянулась на его бледном лице. – Тогда моя голова наконец-то перестанет болеть…

Я едва не задохнулся от злости и несправедливости. Как можно сделать такое с ребёнком? Два года в отделе расследования особо тяжких преступлений, а я до сих пор не привык.

– Так… – я перевёл взгляд на Ирину. – Мне нужны все детали вашего убийства. Ещё раз. Возобновлю дело. Восстановлю цепочку. Проверю все отпечатки, база же обновилась с того времени.

Она благодарно кивнула.

– Спасибо, Паш… Это он передаёт тебе. Спасибо…

Автор: Наташа Лебедевская
Оригинальная публикация ВК

В Петербурге ко мне часто обращаются «барышня». Мне нравится. Хотя контекст бывает самый неожиданный.

Бреду, например, по Большому Сампсониевскому. Пробираюсь сквозь снега натурально. Навстречу парень с пачкой рекламных листовок.
— Барышня, самогонный аппарат с хорошей скидкой!
— Вот скажите, я выгляжу сейчас как человек, которому нужен самогонный аппарат? Вы правда думаете, что я его куплю в такую погоду???
— А что ещё вам может быть нужно в такую погоду?
— Возможно, лыжи!
Парень меряет меня проницательным взглядом.
— Вы не из Санкт-Петербурга?
Качаю головой.
— Пойдёмте, барышня, — вздыхает парень. — Покажу, где можно купить лыжи с хорошей скидкой.

Или вот гуляет мальчик с дедушкой. И спрашивает, показывая на мою шубу:
— Деда, это зайчик у тети?
— Это, Сережа, у барышни норочка, — отвечает деда.
— А что значит норочка?
— Это значит, Серёжа, что барышня замужем.

Две интеллигентные дамы останавливают меня неподалёку от станции метро. Указывают на занесённое снегом маленькое здание:
— Не могли бы вы прочесть, что там написано? Мы не видим.
Напрягаю зрение.
— Ту… Та… Татуаж? Татуин? Простите, я тоже не очень хорошо вижу, честно говоря.
— Спасибо, барышня, это именно то, что нам нужно, — говорит одна дама.
Стараясь не показывать удивления, подхожу ближе. Надпись на будке: «Туалет».

— Как найти Большую Монетную?
— Идите мимо розового карлика, суслика и чебурашечной.
— Чево???
— Юнга, отставить прикалываться, видишь, барышня неместная!
— Розовый кролик, Сулико, Чебуречная. Извините, барышня.

— Не верьте навигаторам в телефонах, барышня. Вообще машинам не верьте. Они нас ненавидят. Мой пылесос вчера украл носки.

Автор - Алла Дерягина. Источник.